Онега – озеро. Ладога, считай, море. Да…

Проснулся в половине четвертого утра. Хотя утро, день и ночь в этих краях посреди июня почти не отличишь. Потому и называется эта пора белыми ночами. Я бы сказал по-другому – светлые ночи. Белое – молоко, бумага хорошей выделки, фата у честной невесты. А ночи, с мая посередь июня, от Санкт — Петербурга и до самого Полярного круга, а может так статься, что и далее, ночи эти светлые. И по настроению, и по расцветке бесконечной озерной воды и такого же неба и по какой-то особой тишине, когда ни говорить, ни слушать ничего и никого не хочется, да и думать тоже. Все это делает за тебя волшебное окружение, по которому каким-то непонятным образом скользит и не тонет эта здоровая, четырехпалубная дура. Тихонечко так гудит дизелями и режет акваторию на огромные куски моря и неба, неба и моря. Карелия. Край божественный, одаренный лесами да озерами коих тысячи. Говорят, было время, так на каждого карела по два озера приходилось. Сейчас тоже, если вычесть без особого сожаления орды туристов всех мастей и воспитания, не меньше выйдет, а то и больше. Знавали приозерные края времена получше нынешних: и народу здесь больше кормилось, и бизнес покруче был. Сейчас вроде тоже как бы на подъем дело пошло: лесовозы по Свири хлысты листового да хвойного леса везут, богатеи дома-срубы вдоль речек ставят — не скупятся, караваны теплоходов ползут на Кижи, к острову Валаам – золотят чей-то бизнес. Пусть. На цвета озер и рек и лесов тоже это пока не влияет – кишка тонка  у чистогана свалить  такую красоту. Это пока так. А как дальше дело пойдет, никому неведомо: все во власти божьей да и  в самой власти тоже…

Из архива. 2007 год.

2 Онега – озеро. Ладога, считай, море. Да…

Когда воздух вокруг наших аргонавтов смешался с призраком ночи, и превратился в розово-серый коктейль из заката, шампанского и морской пыли, народ начал потихонечку растекаться по необъятным почти внутренностям « Неистового Виссариона». Здесь, на разной высоте от днища корабля, работали бар и рестораны и, даже, одно, кафе. Впрочем, принципиального значения эти различия не имели, зато имелись еще каюты числом не менее сотни, где морские волки и продолжили знакомство друг с другом, а также с личными припасами и все той же непобедимой красой вдоль и вокруг бортов. В три часа ночи – или утра, как хотите – я уже стоял на правом борту теплохода с фотографическим «японцем». «Японец» и руки холодели, обгоняя друг друга. Догадался много позже: похоже, по катку, из сплошной акватории озер и рек,

в сотни километров, от всех северов, ветер тащит, как на парусах, холодные купели воздушных волн. Несколько раз, гонимый с палубы крупной дрожью, я позорно бежал в каюту, с быстротой чайки, на ходу, глотал всенародный согрев и снова бежал наверх. Вы знаете, не спасало: народ против стихии, даже наш народ, оказался слабоват. Категории разные, несоизмеримые в нашем пока слабом понимании мира. Измученный беготней и вообще всей этой фотосессией на выживание, совершенно трезвый, я, наконец, присел к окошку в каюте. Рядом, на соседней койке, тихо посапывал крестник Леха. Хотел разбудить его, вместе полюбоваться невиданным доселе зрелищем. Передумал: ай, за все то время, что ему предстоит еще прожить, не таких закатов и рассветов насмотрится. А вот так поспать – удастся ли? К тому же у меня, кажется, что-то получилось. Смотрите. Хотел еще кое чего добавить – дизайнеры не дают: говорят, места мало, рекламы привалило… Вот так всегда – на самом интересном месте. Ну, да ладно, еще увидимся.

Из архива. 2007 год.